Эти рассуждения мне понятны. И если бы погибать не мне, я бы даже и спорить не могла бы.

— Хорошо, поняла. Так что она выигрывает от того, что ко мне приходят тигры?

— Жан-Клод не уверен, но Элинор предполагает, что Мать собирает свои силы. Совет вампиров наконец нашел почву для единения. Все они боятся того, что будет, если она совсем очнется от своего «сна». И вот-вот могут проголосовать за то, чтобы этого никогда не случилось.

Я прошептала:

— То есть совет хочет убить Марми Нуар?

— Последние данные, полученные оттуда Жан-Клодом, говорят, что вопрос будет поставлен на голосование.

— Ой, блин, Ричард! Но ведь Ар…

Я чуть не произнесла слово «Арлекин», но остановилась: сказать это имя вслух — смертельный риск. За это вампиры «Арлекина» тебя найдут и убьют. Единственное исключение — это если они сами к тебе обратились. А тогда — поскольку они в мире вампиров шпионы, убийцы, судьи и палачи, — ты и без того в глубокой заднице.

Нас они посещали только в декабре, хотя посланы они были с полицейским заданием к Малькольму и его вампирской церкви. Тогда они нарушили собственные правила, чтобы нас напугать очень, очень сильно. И мы хороших бойцов потеряли в этой схватке. Мы, черт возьми, чуть не лишились Жан-Клода, Ричарда и меня. Еще чуть-чуть — и могли бы лишиться.

Когда-то «Арлекин» был правой рукой у Марми Нуар, но те его вампиры, с которыми мы говорили, боялись ее не меньше, чем все прочие. И они мне дали какой-то предмет, чтобы ее к себе не подпускать. А что за предмет?

Я посмотрела на Ричарда, ища у него на лице ответ:

— Они мне дали одну вещь, чтобы подавлять ее проявления вблизи меня. Я знаю, они мне что-то дали, но что — не могу припомнить.

Первые холодные струйки страха обожгли жилы. Как почти всегда с замороченной магией памятью, чем больше о ней говоришь, тем больше вспоминаешь. Не всегда и не у всех, но у меня так.

Но вот этот кусочек просто исчез — она его стерла. Стерла, даже не находясь рядом со мной.

— Это был амулет. — Он составил пальцы колечком. — Вот такого примерно размера.

— И на нем был многоголовый зверь?

— Да, — улыбнулся Ричард. — Видишь, уже припоминаешь.

Я покачала головой:

— Нет, не припоминаю. Я видела у Криспина на руке след, где амулет его обжег. Криспин сказал, что я сорвала с себя крест и отбросила прочь. И то же самое сделала с амулетом. Но амулета я не помню. Не вспомнила, когда увидела выжженный у него на руке рисунок. И сейчас не помню. Помню лишь рисунок на руке.

Он опять посмотрел как-то слишком серьезно.

— Тебе надо в душ, но есть еще некоторые новости, о которых тиграм знать нельзя.

— Рассказывай.

— Марми Нуар повредила твою связь с Жан-Клодом.

— Как именно?

— Мы не знаем. Но она отрезала у него возможность тебя ощущать. Отрезала так полно, что он подумал, будто ты погибла. Но с ним ничего не случилось, со мной тоже — только так мы поняли, что ты жива и здорова. Просто как стена между ним и тобой.

Я снова попыталась проглотить слюну сухим ртом.

— Она поставила на мне метки вампира? Поставила свои метки вместо его?

— Для всех четырех меток нужно, чтобы она пила твою кровь. А ты — ее.

— Ричард, это Мать Всех Вампиров. Она первый вампир в мире. И может чертову уйму такого, чего не может больше никто.

Я обняла себя руками, не зная, что делать.

— Мы так не думаем. Мы думаем, что даже ей нужно обменяться реальной кровью, чтобы нанести тебе третью и четвертую метки.

— Но не первые две, — уточнила я, глядя ему в глаза.

— Не первые две, — кивнул он.

— Так что ты хочешь сказать, что она мне первые две метки поставила в своем варианте.

— Может быть.

— Может быть? Жан-Клод не знает?

— Она спит уже тысячу лет, Анита. Последний раз, когда она шевелилась, его еще на свете не было. Говорить с вампирами, которые помнят ее бодрствующей, мы не можем, не выдав, что происходит. Рисковать этим нельзя.

— Ты многим рискуешь, сюда приехав, Ричард. Тут столько репортеров, что тебя могут раскрыть.

— Нужен зверь, который ей неподвластен. Почему-то она умеет только с кошачьими. Единственный зверь, который есть в тебе и не из кошачьих — это волк. — И он заговорил очень быстро: — Жан-Клод считает, что хорошо бы тебе заиметь другие не кошачьи штаммы ликантропии. Это затруднит ей власть над тобой.

— То есть я должна дать другому оборотню меня покусать?

— Если это не допустит ее к твоей голове и к твоему телу, так ли это плохо?

Я подумала, потом покачала головой:

— Нет. Это будет не хуже, чем она.

— Жан-Клод ведет переговоры с крысолюдами и гиенами.

— Я бы предпочла обойтись без новых ран, пока эти не заживут.

— Мы должны обезопасить тебя от нее, Анита.

Он был прав. Ох, как он был прав.

— Ладно, я подумаю, но сейчас надо найти амулет, и еще мне цепочка нужна для креста.

Ричард завел руки за шею и снял с себя золотую цепь. Приподнял с груди золотой крестик. Я ему подарила это когда-то на Рождество, когда мы были парой. Крест был чуть странноватой формы — с тех пор, как он у меня в руке расплавился. Это тоже была работа Марми Нуар. Шрам на ладони остался у меня на всю жизнь.

— Подними волосы, — попросил он.

Я это сделала, но вздрогнула — плечи очень болели. Ричард застегнул цепочку. Потрогал крест, лежащий на коже в треугольнике, образованном пиджаком.

— Вот теперь в порядке.

Я посмотрела на него:

— Может, ты еще и амулет хочешь найти?

— Найду.

Он осторожно помог мне встать на ноги.

— Мы хотели увезти тебя домой, но другие тигриные королевы в один голос заявляют, что если ты сбежишь и не будешь здесь, когда прибудут тигры, — это будет для них еще большее оскорбление. Ты издала зов — ты должна быть там, где они смогут тебя найти.

— Найти — это что значит?

— Найти — значит, найти, Анита.

Я закрыла глаза, вдохнула поглубже — и это была ошибка. Потому что даже так близко к Ричарду я не чуяла запах его кожи. Пахло чужими, и единственное, что к этим запахам примешивалось, — запах Джейсона. Запах его кожи я знаю, но этого было мало. Еще я чуяла тигров.

Не открывая глаз, я облизала губы.

— Ричард, найди амулет, прошу тебя. Сейчас мне надо мыться.

Он снова поцеловал мне руку и отпустил меня. Я открыла глаза, проводила его взглядом к двери, потом наружу. От его вида у меня снова потекли слезы, но теперь намного, намного спокойнее.

Глава сорок шестая

Я забыла, как это больно — мыться под душем со свежими следами от когтей. А может, никогда их у меня не было так много одновременно. Случалось мне получать порезы, когда меня пытались убить, но никогда не было столько поверхностных, полученных в пылу страсти. Очень неглубокие, нанесенные без намерения убить или изувечить, но жуть до чего больно, когда в них попадает вода. Я пыталась рассмотреть спину в зеркале, но его заволакивало паром. Все же я увидела, что площадь повреждений даже для меня большая. Как будто кто-то по спине прошелся плетью. Еще много следов на руках, колотая рана на заднице — и она навела на воспоминание. Криспин в облике тигра у меня внутри и приподнимает меня за зад над кроватью, чтобы войти глубже. Когти впиваются мне в кожу, когда его настигает облегчение — и меня тоже.

От воспоминания дернулось внизу живота, и пришлось прислониться к стене. Господи, что же со мной такое? Обычно только Ашер мог наводить сексуальные воспоминания такой силы. Один из его талантов: оргазм, испытанный с ним, в воспоминаниях бывал той же силы, что и наяву. Задумаешься слишком сильно — и вести машину становится опасным. Но ведь ни с кем другим такого не должно быть?

Были еще следы на боках, на внутренней стороне бедер. Я старалась не обращать на них внимания, и получалось, пока на них не попадала вода. И тогда они болели адски, не замечать уже не получалось. Я так была изрезана, что можно было идти в любую больницу или полицейский участок, и там бы в изнасиловании не усомнились.